Неточные совпадения
«Ваше превосходительство, говорю, защитите сирот, очень зная, говорю,
покойного Семена Захарыча, и так как его родную
дочь подлейший из подлецов в день его смерти оклеветал…» Опять этот солдат!
Аянов был женат, овдовел и имел двенадцати лет
дочь, воспитывавшуюся на казенный счет в институте, а он, устроив свои делишки, вел
покойную и беззаботную жизнь старого холостяка.
Софья Андреева (эта восемнадцатилетняя дворовая, то есть мать моя) была круглою сиротою уже несколько лет;
покойный же отец ее, чрезвычайно уважавший Макара Долгорукого и ему чем-то обязанный, тоже дворовый, шесть лет перед тем, помирая, на одре смерти, говорят даже, за четверть часа до последнего издыхания, так что за нужду можно бы было принять и за бред, если бы он и без того не был неправоспособен, как крепостной, подозвав Макара Долгорукого, при всей дворне и при присутствовавшем священнике, завещал ему вслух и настоятельно, указывая на
дочь: «Взрасти и возьми за себя».
Вошли две дамы, обе девицы, одна — падчерица одного двоюродного брата
покойной жены князя, или что-то в этом роде, воспитанница его, которой он уже выделил приданое и которая (замечу для будущего) и сама была с деньгами; вторая — Анна Андреевна Версилова,
дочь Версилова, старше меня тремя годами, жившая с своим братом у Фанариотовой и которую я видел до этого времени всего только раз в моей жизни, мельком на улице, хотя с братом ее, тоже мельком, уже имел в Москве стычку (очень может быть, и упомяну об этой стычке впоследствии, если место будет, потому что в сущности не стоит).
Но Крафт имел все-таки уверенность, что компрометирующий документ будто бы попался в руки Версилова через близость того со вдовой и с
дочерьми Андроникова; уже известно было, что они тотчас же и обязательно предоставили Версилову все бумаги, оставшиеся после
покойного.
Соседки расходились, и в сердце пьяницы поселялась робкая надежда. Давно, признаться, она уж начала мечтать о Михаиле Золотухине — вот бы настоящий для Клавденьки муж! — да посмотрит, посмотрит на дочку, вспомнит о
покойном муже, да и задумается. Что, ежели в самом деле отец свой страшный недуг
дочери передал? что, если она умрет? Куда она тогда с своей пьяной головой денется? неужто хоть одну минуту такое несчастье переживет?!
Жаль, что ты одним [днем?] не застал Михаилы моего в Нижнем. Он и жена его очень полюбили Аннушку. Он мне говорит, что мою Нину считает и своею!.. [М. А. Дорохова называла Ниной
дочь Пущина в память своей
покойной дочери.]
«До нас дошло, что вы не хотите отдать
дочь вашу родственникам
покойного Вильгельма Карловича.
Такая чудотворящая ночь предшествовала тому
покойному утру, в которое Петр Лукич Гловацкий выехал с
дочерью из Мерева в свой уездный город.
Возвращаясь с семейных совещаний, отец рассказывал матери, что
покойный дедушка еще до нашего приезда отдал разные приказанья бабушке: назначил каждой
дочери, кроме крестной матери моей, доброй Аксиньи Степановны, по одному семейству из дворовых, а для Татьяны Степановны приказал купить сторгованную землю у башкирцев и перевести туда двадцать пять душ крестьян, которых назвал поименно; сверх того, роздал
дочерям много хлеба и всякой домашней рухляди.
На это отец объявил матушке, что он теперь припоминает, какая это госпожа; что он в молодости знал
покойного князя Засекина, отлично воспитанного, но пустого и вздорного человека; что его в обществе звали «le Parisien», [Парижанин (фр.).] по причине его долгого житья в Париже; что он был очень богат, но проиграл все свое состояние — и неизвестно почему, чуть ли не из-за денег, — впрочем, он бы мог лучше выбрать, — прибавил отец и холодно улыбнулся, — женился на
дочери какого-то приказного, а женившись, пустился в спекуляции и разорился окончательно.
Желание полковника было исполнено. Через товарищей разузнали, что Лидочка, вместе с сестрою
покойного, живет в деревне, что Варнавинцев недели за две перед сраженьем послал сестре половину своего месячного жалованья и что вообще положение семейства
покойного весьма незавидное, ежели даже оно воспользуется небольшою пенсией, следовавшей, по закону, его
дочери. Послана была бумага, чтобы удостовериться на месте, как признавалось бы наиболее полезным устроить полковницкую
дочь.
Предав с столь великим почетом тело своего патрона земле, молодой управляющий снова явился к начальнику губернии и доложил тому, что единственная
дочь Петра Григорьича, Катерина Петровна Ченцова, будучи удручена горем и поэтому не могшая сама приехать на похороны, поручила ему почтительнейше просить его превосходительство, чтобы все деньги и бумаги ее
покойного родителя он приказал распечатать и дозволил бы полиции, совместно с ним, управляющим, отправить их по почте к госпоже его.
Вот в Горюшкине с прошлой осени поселилась Надька Галкина,
покойной тетеньки Варвары Михайловны
дочь — неужто ж она?
Ее Катя, мой ангел
покойный, любила; она мне ее как
дочь завещала.
Так вот какой имела исход эта нежная, взаимная любовь отца и
дочери, скрепленная, казалось, неразрывными узами временного охлаждения, произведенного
покойною Александрой Петровной, потом раскаянием и благодарностью со стороны виновного отца и пламенною безграничною горячностью невиноватой
дочери, забывшей все прежние оскорбления, —
дочери, которая посвятила свою жизнь больному старику, которая вышла замуж именно за такого человека и с таким условием, чтоб он не разлучал ее с отцом!..
Между разными бумагами
покойного агронома она нашла вексель, данный ему содержательницей какого-то пансиона в Москве, списалась с нею, но, видя, что деньги мудрено выручить, она уговорила ее принять к себе трех-четырех дворовых девочек, предполагая из них сделать гувернанток для своих
дочерей или для посторонних.
Получив от Василия кой-какие сведения касательно
покойного зятя, дедушка Кондратий поднялся по площадке и подошел к
дочери и старухе.
Вдруг туза стукнула кондрашка; все неожиданно перекрутилось, съехавшиеся из Москвы и Питера сыновья и
дочери откупщика смотрели насмешливо на неутешные слезы матроски с Юлою и отделили им из всего отцовского наследства остальные визитные карточки
покойного да еще что-то вроде трех стаметовых юбок.
Решаясь не увозить только что взятую из института
дочь в деревню, княгиня должна была сделать с княжною несколько визитов двоюродным сестрам своего
покойного мужа и некоторым его старым светским приятелям, — те в свою очередь, разумеется, отдали бабушке эти визиты, и реставрированные таким образом знакомства в самое короткое время поставили ее дом на полуоткрытую ногу.
— Я не помню, говорила ли я тебе, — начала она, обращаясь к
дочери и каким-то необыкновенно развязным тоном, — что у
покойного мужа было там одно дело, по которому у него взято было в опеку его имение.
Перед
дочерью Елизавета Петровна выдумала о каком-то имении
покойного мужа затем, чтоб Елене не кинулся в глаза тот избыток, который Елизавета Петровна, весьма долго напостившаяся, намерена была ввести в свою домашнюю жизнь: похоти сердца в ней в настоящее время заменились похотями желудочными!
Ахов. Ты-то знаешь, тебе пора знать; тоже школу-то видела при
покойном. Страх всякому человеку на пользу; оттого ты и умна. А вот молодые-то нынче от рук отбиваются. Ты свою дочь-то в страхе воспитывала?
45-летняя вдова была второю женою
покойного заслуженного доктора Корша и, несмотря на крайнюю ограниченность средств, умела придать своей гостиной и двум молодым
дочерям, Антонине и Лидии, совершенно приличный, чтобы не сказать изящный вид.
— Ax! — отвечала вдова. — Он опекун моей
дочери, он выгоняет меня из этой усадьбы; мне нечем будет жить!… Все, что вы видите, все это принадлежит моей
дочери!..
Покойный муж мой устранил меня от опекунства!..
— Как
дочь? Да разве у вас с Натальей… с
покойной Натальей Васильевной были дети? — недоверчиво и робко спросил Вельчанинов каким-то уж очень тихим голосом.
Отец Степана Касатского, отставной полковник гвардии, умер, когда сыну было двенадцать лет. Как ни жаль было матери отдавать сына из дома, она не решилась не исполнить воли
покойного мужа, который в случае своей смерти завещал не держать сына дома, а отдать в корпус, и отдала его в корпус. Сама же вдова с
дочерью Варварой переехала в Петербург, чтобы жить там же, где сын, и брать его на праздники.
Ей было уже двадцать три года, она была хороша собой, красивее Манюси, считалась самою умной и образованной в доме и держала себя солидно, строго, как это и подобало старшей
дочери, занявшей в доме место
покойной матери.
Дедушка-наиб простил моего отца, простил мою мать, твою
покойную дочь Бэллу…
Дочь баронессы Нан являлась полной противоположностью ее матери. Худая, тонкая, высокая, почти одного роста с матерью, несмотря на свои одиннадцать лет, юная баронесса походила на
покойного своего отца-барона. У нее были такие же белобрысые волосы, худое, тонкое, некрасивое лицо с длинным птичьим носом, тонкими губами и умным, чересчур проницательным для ребенка взглядом маленьких с беловатыми ресницами глаз.
Отъезд Арлетты… Сборы Наташи… Какая-то чопорная дама в глубоком трауре, одна из многочисленных племянниц
покойной генеральши, долго и подробно поясняла Наташе о том, что вся ее жизнь в генеральском доме была одной сплошной печальной ошибкой… Не место
дочери кучера быть барышней… Напрасно только Маковецкие выбили ее из колеи.
Их было двое — сын и
дочь. О сыне письменных свидетельств никаких не сохранилось. По крайней мере, доселе исследователи старинных архивов ничего не заявляли о нем. Известно только по преданию, что он жил до начала нынешнего столетия в одном из монастырей Переславля-Залесского и горько жаловался на свою участь. Это говорил
покойный граф Д. Н. Блудов, которому хорошо были известны подобные тайны [«Русский архив» 1865 года, книжка 1, статья М. Н. Лонгинова «Заметка о княжне Таракановой», стр. 94.].
В одном я узнала дедушку Магомета; другой, молоденький, быстроглазый, оказался моей хорошенькой теткой, сестрой
покойной деды, Бэллой,
дочерью Хаджи-Магомета-Брека.
— Успокойся, Георгий, — взволновалась старуха, — я ничем не обижу памяти
покойной Марии, но я не могу не сказать, что она не могла быть воспитательницей твоей Нины…
Дочь аула, дитя гор, разве она сумела бы сделать из Нины благовоспитанную барышню?
Но Саня — не его
дочь. Он давно помирился с тем, что его жена изменила ему. У него в столе лежат письма того „мусьяка“, очутившиеся в руках сестры Павлы, которая ему и доказала, что
покойная жена не заслуживала памяти честной женщины. Он не мстит Сане за вину матери, но и не любит ее, на что имеет полное право. Выдать ее поскорее замуж! Приданого тысяч десять… Родовых прав у нее никаких нет. Ее мать была бедная пепиньерка.
Мне рассказывал
покойный Павел Васильев (уже в начале 60-х годов, в Петербурге), что когда он, учеником театральной школы, стоял за кулисой, близко к сцене, то ему явственно было слышно, что у Щепкина в знаменитом возгласе: «
Дочь!
Первый наложил руку на все огромное имущество
покойного его законный сын Сергей Семенович, человек в то время уже вдовый и пожилой, живший с любовницей, какой-то Федосьей Григорьевой, от которой имел сына Луку и двух
дочерей.
И под чудным небом Эллады мы с мужем и
покойной дочерью слышали эту божественную трагедию Софокла.
Петровский служака,
покойный Николай Митрофанов Иванов любил в память Великого Петра посещать комедию, а любовь к последней «дщери Петра» Елисавете еще более побуждала его к ее посещению, которое он считал как бы исполнением воли государыни. Возвращаясь домой после комедийного зрелища, он горячо передавал своим домашним свои впечатления и таким образом развил в
дочери любовь к театру, несмотря на то, что она при жизни отца с матерью даже не смела подумать о его посещении.
Ему бросились в глаза некоторая резкость манер и странность суждений молодой девушки, которые, по его мнению, не могли проявляться в ней, воспитанной под исключительным влиянием его
покойной сестры, этого идеала тактичной и выдержанной женщины, несомненно, и своей
дочери прививавшей те же достоинства.
Покойный князь знал тлетворное влияние денег на молодость, а потому и назначил десятилетний со дня замужества или совершеннолетия его
дочери срок.
Ираида Яковлевна, со времени смерти мужа, совсем не разговаривала с
дочерью, подчас лишь взглядывала на нее с необычайною злобой и с каким-то, почти физическим, отвращением. Эти взгляды очень беспокоили Кудиныча, который один не переставал навещать семейство
покойного Иванова. Он чуял сердцем, что они разразятся чем-нибудь недобрым.
За Лизаветой Михайловной Стабровской отправлена легкая и
покойная бричка, какие умеют только делать в Варшаве, на четверке бойких лошадок, с мужскою и женскою стражей, которая должна охранять в дороге свою госпожу. Что бы сказал Михайло Аполлоныч Ранеев, увидав
дочь свою, пани Стабровскую, едущую в этом экипаже на свидание с польскими заговорщиками!
Все свое свободное время он с этих пор стал посвящать своей
дочери; шутя учил ее грамоте, в которой она делала быстрые успехи, а между занятиями беседовал, как с большой, о ее
покойной матери.
Жизнь в высоком доме пошла тихо и однообразно, как шла и в тот четвертьвековой промежуток между двумя роковыми в жизни
покойного владельца событиями: бегством и возвращением его
дочери.
— Род князей Шестовых окончился со смертью моего
покойного батюшки, — сурово поглядела она не него, — мои братья Дмитрий и Александр были князьями только бумагам, первый женился на какой-то польской жидовке, прижил с ней двух
дочерей, из которых младшая умерла чуть не накануне своей свадьбы с каким-то докторишкой, а старшая сослана в каторжную работу за отравление брата Александра и его третьей жены. Достойная племянница достойных этой смерти дяди и теки.
— Я готова оставить ребенка у себя, — степенно отвечала Фекла. — Мы с мужем хотя и не богаты, и у нас у самих трое ребят, но бросить и чужого ребенка несогласны. Отказываться принять малютку — грех, я же так любила Арину, и в память о
покойной готова поставить ее
дочь на ноги.
Эта «молодая графиня Разумовская», титулованная так и в камер-фурьерских журналах, была родная племянница Алексея и Кирилла Разумовских,
дочь их
покойного брата Данилы, Авдотья Даниловна, фрейлина императрицы.
«Подательница письма
дочь одного из друзей моего
покойного отца — круглая сирота, судьба которой достаточно печальна, чтобы вызвать сострадание доброго сердца.
Ираида Ивановна, не подозревавшая, как мы уже говорили, близких сердечных отношений ее
дочери к
покойному, рассказала за обедом при ней о его страшной смерти.